На выставке Юрия Альберта демонстрируется сугубо традиционный набор артефактов. Как и заявлено в названии, это — живопись, скульптура и графика. Только не совсем та «живопись-скульптура-графика», которой в социалистические времена предназначено было услаждать глаз многочисленных любителей прекрасного. За живопись у художника Альберта отвечает ряд картин, представляющих сильно увеличенные копии советских карикатур на тему модернистских безобразий. За графику — большая серия листов, в которых кропотливо отрисованы его собственные каталоги. За скульптуру — металлическая сетка, растянутая над полом и контурно воспроизводящая среднестатистическое произведение великого минималиста Карла Андре.
Творчество Юрия Альберта, одного из самых последовательных русских концептуалистов, согласно его собственному утверждению, продолжает традицию легендарной группы Art&Language. В соответствии с этим Альберт не столько создает объекты искусства, сколько совершает определенные жесты по поводу искусства. Правда, внешне эти жесты весьма похожи на сами объекты искусства. Или на высказывания о нем. Или на воспроизведение / трансформацию предметов, связей, формул, касающиеся искусства, местной и интернациональной арт-системы и частных сторон ее функционирования.
Иначе говоря, практика художника на протяжении двадцати пяти с лишним лет — это мысли об искусстве в упаковке с надписью «искусство». Когда Альберт начинал, подобный образ действия и рефлексии выглядел (да еще в СССР!) оголтело радикальным. Сегодня же все иначе. И любая вещь, неважно, создана она природой или человеком, достигает нашего сознания только в комплекте с ее описанием и интерпретацией. А потому альбертовский тип «мысле-практики» стал естественным не только для художника, но и для всякого здравомыслящего человека.
Однако дело не в одном действии мысли: еще и в сопровождающих его чувствах. Важнейшее из них — ирония. Ирония формировала (за немногими, хотя и выразительными исключениями) сам метод эстетического поведения в рамках московского концептуализма. Она создавала необходимую дистанцию (без которой, как известно, невозможна интеллектуальная рефлексия) по отношению к материалу подобной практики. Но не только. Ирония представляет свой предмет в комическом свете и, следовательно, делает его, с одной стороны, соблазнительно интересным, с другой же стороны, нестрашным, неотчужденным. Так, в противоречии с только что сказанным, ирония сокращает дистанцию. Она — совершенно непоследовательно — отдаляет, одновременно приближая свой предмет. И потому выглядит не только функцией мысли, но и действием любви, а еще точнее — их тонкой балансировкой.
Возвращаясь к Юрию Альберту, следует предположить, что в его творчестве почти все и связано с любовью — к искусству. С той ее разновидностью, что весьма подходит стеснительному интеллигенту еще советской формации. Для которого сказать «я люблю» кажется пошлым, а еще более пошлым было бы оказаться вдруг в роли романтического влюбленного. И посему нам глупо ожидать от него экспрессии прямого действия. А ему самому невозможно было бы взять да и от первого лица создать произведение, назвать себя Художником. Возможна лишь поза попроще: например, сказать, что любишь искусство, но (это очень важно) — искусство своих друзей, а еще больше — совсем чужое, другое, старое. То самое Настоящее, которое было до тебя и которого теперь вообще быть не может. А потому любишь и все относящее к искусству — неважно, к настоящему ли, к ненастоящему: ведь все равно, хотя бы в малой мере, но это искусство. Ну и тогда, в полном согласии с логикой, и сам ты — художник.
Только так, сугубо косвенным образом, все и возможно проделать. Вне культуры, к которой поколенчески принадлежит Юрий Альберт и которая сейчас выглядит откровенно старомодной, советские карикатуры, как их не масштабируй, в лучшем случае только кэмп. И перерисованные страницы каталогов — только скучный физический труд, совсем не творчество. А уж сетка-оммаж — и вовсе нелепое, раздражающее препятствие на пути к остальным экспонатам выставки — совсем не метафора той особой эстетической любви, которая всё, буквально всё, переносит.
Владимир Левашов
