Для своего нового проекта Анастасия Хорошилова снимала российских солдат, демонстрирующих приемы рукопашного боя. Пять одиночных изображений и два триптиха крупного размера; объективная манера съемки, естественный свет и цвет; корректно скромное название. Проект лишен как пацифистски-критических, так же как и ново-имперских интонаций. Пафос в нем есть, но иного рода.
Хорошилова говорит, что первым импульсом к работе ей послужили впечатления от древнегреческой вазописи с распространенными в ней сюжетами битв богов и героев. В рамках той же культуры возникла и категория пафоса (греч. pathos — страдание), подробно разработанная в эстетике Аристотеля. Страдание (проистекающие от смерти или же других трагических событий) выступает результатом собственных действий персонажа, подверженного сильной страсти, и должно вызывать у зрителей со-страдание или страх, разрешающихся в катартическом переживании. Поскольку античные эстетические «формулы» проходят через всю историю европейской культуры, то совершенно не удивительно, что их смутные подобия просматриваются и при изображении любых сцен насилия в современных информационных медиа. Другое дело, что эмоциональный накал нынешних фото и видео-образов почти что стерт их массированным присутствием в нашей жизни. К тому же война сегодня перестала быть символом высокой трагедии, превратившись в синонимом грубого насилия, а пафос стал характеристикой напыщенного, нарциссического поведения, вызывающего у нормального зрителя разве что чувство стыда, и уж точно не катарсис. Проблема однако в том, что изживание пафоса в современно визуальном творчестве вряд ли можно рассматривать как однозначное достижение. Сменившая его ирония, конечно же, избавила искусство от множества ложных интонаций, но вместе с этим лишила его важнейшего энергетического ресурса, тем самым ослабив эмоциональный контакт с публикой.
В «Упражнениях» мы видим попытку восстановления нормального положения дел. Фотографический реализм здесь соединяется с двойной условностью действия. Мы наблюдаем инсценировку боевого тренинга, целью которого является совершенно реальное уничтожение противника. Иначе говоря, исполняемые героями проекта «страстные действия» лишены самодостаточной театральности, наделены грубой прагматичностью, отчего за рутинным «армейским перформансом» и угадывается будущая трагедия. Диалектика, заключенная в натурном материале полностью отвечает характерной для Хорошиловой этике и технологии рабочего процесса. Открыто постановочная съемка фиксирует фазы инсценированного ради корректности этой съемки действия, сама же инсценировка точно передает процесс отработки приемов рукопашной схватки. Ну а эти последние максимально приближены к боевой ситуации — совершенно так же, как технологически оправданная фотографическая постановка к «документальной правде» жизненного материала.
Если бы мы имели дело со съемкой «мертвой натуры», то в подобном сочетании инсценировки и документальности не было бы ничего необычного. Однако в данном случае нам дан образец прямой постановочной фотографии. Достаточно редкий для отечественной практики, в которой преобладают либо программно нарушающая нормы privacy эстетика «случайного снимка», либо стильность форсированно постановочного кадра. Только вот античная гармония по-прежнему остается недостижимой. Все-таки современная фотография это не древнегреческий театр, и атрибутом ее вечно длящегося мгновения выступает не катарсис, а саспенс.
Владимир Левашов
