Илья и Эмилия Кабаковы. Святой Франциск Ассизский

Илья Кабаков не только самый признанный в мире русский современный художник. Само его имя ассоциируется с иронически-пассеистическим переосмыслением советской реальности, собственно, и принесшим ему известность. Холодноватая отстраненность исследователя, сочетающаяся с вещественной убогостью объекта изучения, скажем, знаменитых кабаковских «коммуналок», не всегда позволяла видеть и чувствовать непрестанно возникавшие за этими внешними конструкциями понятия вечного порядка — «меланхолический вопрос, на который нет ответа», по словам художника.

Оформление оперы, вдохновленной римско-католическими догматами, этим мастером представлялось вызовом и Кабакову и Мессиану. Но в результате возникло новое, весьма впечатляющее произведение. Визуальный и звуковой ряд усилили и обогатили художественную мощь друг друга, обретя идеальное для сцены соотношение, когда созданный зрительный образ является сложно-подчиненным по отношению к музыке и драматургии и сценическое «обрамление» становится в не меньшей степени философским, чем декоративным, не вступая, однако, в диссонанс или в конкуренцию с музыкальным произведением. Вероятно, опыт иллюстрирования книг в начале своей творческой карьеры, а затем создания целых сонмов персонажей с проработанной и прорисованной историей позволил Кабакову с виртуозностью продемонстрировать и в театральной области редкий дар перекладывать слово и даже абстрактное звучание музыки для восприятия в зрительных образах.

Опера посвящена последнему периоду жизни Св. Франциска. Она идет пять часов, и в продолжении восьми сцен зритель становится свидетелем не развития драматического сюжета, а постепенного созерцательного приближения к тайне веры. Либретто было написано самим Мессианом, что особенно примечательно, поскольку это его первая работа в области оперы, за которую он долго опасался взяться, и лишь многолетние уговоры Рольфа Либерманна, директора Парижской Оперы, и личная просьба Франсуа Миттерана, президента Франции, убедили композитора принять заказ. К церкви и религиозной жизни Мессиан всегда был близок, создав на протяжении жизни немало произведений духовного содержания и с 1931 года до самой смерти служа органистом в церкви Троицы в Париже. Но, хотя он следовал католическому канону в работе над «Святым Франциском Ассизским», опера не стала своего рода музыкальной проповедью или призывом. Скорее, возвышенным эстетически-духовным переживанием или экуменистическим размышлением, наполненным многочисленными, нередко весьма смутными символами.

Сцены из жизни Св. Франциска и сама его персона были достаточно популярным сюжетом в изобразительном искусстве, начиная с XIII века. В последние три столетия, с переносом основного художественного интереса в область светского и мирского, эти образы перестали появляться в работах мастеров, так что постановка «Святого Франциска Ассизского» стала своеобразной точкой пересечения и взаимодействия старой традиции, восходящей еще к фрескам Джотто (что обрело деликатную отсылку в построении сцен как фризов, в очень неглубоком, «фресковом» пространстве), и концептуализма, лаконичного по внешней форме, но максимально насыщенного семантически и контекстуально.

Сценография оперы по-своему стала развитием, правда, в необычном направлении, прославленной идеи «тотальной инсталляции» Кабакова, полностью поглощающей зрителя, погружающей его в свое смысловое и материальное пространство. По мнению художника, в восточно-европейской артистической традиции, к которой и он сам принадлежит, инсталляция стала наследницей картины, в которую получил доступ зритель. Сценическое пространство, сцена, напротив, невольно возвращают к центральной мысли времен Ренессанса, определившей развитие живописи вплоть до ХХ века, когда построение пространства картины сравнивалось с перспективным видом, раскрывающимся в раме окна. В то же время театр дает возможность многократного усиления эффекта, весьма желанного и ценного для Кабакова как мэтра искусства инсталляции, а именно, глубокого физического и эмоционального вовлечения зрителя в разворачивающееся перед ним и вокруг него художественное событие.

Клубок изначальных противоречий обернулся возможностью яркого и гармоничного театрального решения: в центре сцены был возведен огромный купол, наклоненный таким образом, что его сияющие своды осеняли собою не только актеров на сцене, но, казалось, и всех присутствующих. Четкие и простые контуры его каркаса отсылают сразу и к знаменитому куполу Филиппо Брунеллески над кафедральным флорентийским собором, и к готическим оконным переплетам, и к решетчатым конструкциям в модернистской архитектуре. Это сплавление разных эпох замечательным образом перекликается с вневременностью музыки Мессиана, где какофонические звуки, вдохновленные жизнью природы, и невинная нежность классических мотивов сочетаются легко и незатрудненно.

Семантическая значимость купола как одного из самых древних символов неба, вечности и, наконец, Бога оказалась важна для использования в сценографии также с точки зрения одновременного зрительно-символического объединения многочисленных смысловых пластов музыкального произведения. В одном из наивысших значений «мир» на сцене и перед сценой и «храм» за сценой становятся взаимосвязанными и взаимоопределяющими частями друг друга, что весьма соответствует мистическому и просветленному образу основателя ордена францисканцев — Св. Франциска, — вспомним лишь знаменитую «проповедь перед птицами» из его жития. К слову, ей композитор отвел три четверти часа в структуре оперы.

Опера стала исключительным художественным событием во всех смыслах этого слова. Она крайне редко ставится на сцене из-за своей музыкальной сложности, и технической и смысловой. В этом музыкальном произведении Оливье Эжен Проспер Шарль Мессиан во многом суммировал свои крайне разносторонние музыкальные исследования и сложные теоретические построения: хитроумные ритмы, во многом базирующиеся на не-европейском наследии, драматичные гармонии, свою теорию о модальных ходах ограниченной транспозиции, а также цветовое восприятие звука и изучение пения птиц. «Святой Франциск Ассизский» стал духовным произведением не благодаря выбору композитором известного религиозного сюжета, а из-за восприятия Мессианом самой музыки как структурированной мистики. Известный музыкальный критик Джон Фримен сказал: «Просветленный «Святой Франциск Ассизский» это манна для мистиков, наблюдателей птиц, энтузиастов пения и благочестивых католиков». В декорациях Кабакова эта опера стала манной и для всех ценителей современного искусства.

Анастасия Докучаева