Юрий Аввакумов, чья выставка «Игры» только что открылась в Stella Art Foundation, универсальный игрок. Знаменит тем, что мастерски выступает на разных профессиональных площадках. Этот архитектор на первый взгляд из всех видов архитектуры предпочитает бумажную. Благодаря ему термин, в незапамятные времена шедший в ход как профессиональное ругательство, превратился в название концептуальных объектов, в проектировании которых мы (без всяких шуток) оказались в конце 1980-х годов впереди планеты всей. Между прочим, данные фантастические проекты не потеряли актуальность и ныне. Карточный домик «Форт Асперен», созданный Аввакумовым в 1989 году, в июне 2007-го получил приз на 10-й триеннале скульптуры в немецком городе Фельбахе. Этот исследователь конструктивизма, создатель депозитария нереализованных проектов «Русская утопия», сумел сделать ее фактом реальной культурной жизни. Наконец, этот художник стал первым русским архитектором, приглашенным участвовать в разработке крупнейшего международного проекта — нового центра современного искусства в столице Эмиратов Абу-Даби. Четыре главных здания центра проектируют такие зубры, как Фрэнк Гери, Жан Нувель, Тадао Андо, Заха Хадид. Но помимо четырех музеев там будет «Биеннале-парк» с 19 павильонами. Проект одного из них сделал Юрий Аввакумов в соавторстве с Андреем Савиным.
— Архитектор, фотограф, куратор, дизайнер... Вопрос, кто вы, доктор Аввакумов, просто напрашивается.
— Скорее художник. Хотя для художников — несмотря на то, что мне недавно общим голосованием дали корпоративную премию «Соратник», что было очень приятно, — я в первую очередь архитектор.
— Иначе говоря, вы белая ворона и среди архитекторов, и среди художников?
— Получается так. И мне это нравится. Все мои занятия сводятся к тому, что: а) меня интересует архитектура, б) современное искусство, в) я что-то понимаю в том и другом, г) стараюсь не заниматься тем, что мне совсем не нравится. Если мне не нравится ходить на работу, я на нее не хожу. И профессия художника это поощряет.
— Зато, судя по выставке «Игры», открытой в Stella Art Foundation, вы должны любить карточные игры, городки и домино...
— Ничего подобного. Не играю ни в карты, ни в городки, ни в домино.
— Но фигуры городков тем не менее строите со знанием дела.
— Игру в городки я наблюдал в детстве в парке. Подолгу смотрел, как мужчины брали тяжелые биты, прицеливались, кидали. Это совершенно завораживающий процесс. Городки — старая игра: Петр I в нее играл, Павлов, Ленин. В середине 1920-х она обрела правила, появилось 15 объемных фигур. Четыре из них обладают, на мой вкус, несомненными объектными свойствами — они и были использованы в проекте. Кто не в курсе, воспримет их как абстрактные фигуры из пяти одинаковых элементов. Для тех, кто знает городки, узнаваемы фигуры звезды, колодца, пушки... Вот в Пирогове мы их построили раз в десять больше натуральной величины. Вместо деревянных чурок — двухметровые ржавые железные трубы. Любопытно, как художественный объект вдруг становится скульптурой. Только потому, что увеличиваешь масштаб и меняешь материал. Вообще, многое из того, чем я занимаюсь, так или иначе связано с игрой масштабом. Может быть, неожиданное премирование карточного домика поможет осуществить старую мечту — перевести его в больший размер. Игральные карты заменить на толстые металлические листы. Эффектное бы могло получиться сооружение.
— На 10-й триеннале скульптуры в Фельбахе премию получил карточный домик «Форт Асперен», сложенный аж в 1989 году. Не обидно, что замечена старая работа, а не новые?
— Не обидно, потому что это не мой выбор, а кураторов. Они выбрали пару чудом сохранившихся карточных домиков конца 80-х. А что касается того, что "награда нашла героя«Е Я потихоньку привыкаю к тому, что проекты, затеянные лет 15 назад, сейчас начинают реализовываться. В начале 90-х мы сделали несколько макетиков инсталляций из лестниц. Пару лет назад почти одновременно на них пришли заказы из Антверпена и Лодзи. И эти лестничные сеты были построены уже в натуральную величину.
— Лестницы, которые ведут в распавшиеся карточные домики... Кстати, как их хранят? В виде чертежа?
— Нет, в коробке. Первые домики, посланные на конкурс «Кукольный дом» в Англию, выпрыгивали из своих коробок, как чертик из табакерки. В конструкцию были вмонтированы тонкие резинки, а крышка, открываясь, работала как спусковой крючок. Первые домики на испытаниях улетали в другой конец комнаты. Потом уже мы резинки заменили на нитки — так их проще показывать в выставках. Удивительно, но в 80-е эти карточные конструкции воспринимались некоторыми как антисоветская штука. Дескать, Советский Союз — колосс на глиняных ногах, а домик — его портрет. Честно говоря, я до сих пор не очень понимаю, с чего карточный дом может стать портретом Советского СоюзаЕ Есть такая фраза в «Идиоте»: «Вы думаете, я утопист? Идеолог? О, нет, у меня, ей богу, все такие простые мысли...». Будто про то, чем я занимаюсь. Просто проектированием.
— Вы оказались первым русским архитектором, который приглашен участвовать в проектировании павильона в музейном центре в Арабских Эмиратах. Парадокс в том, что это еще и ваш первый реальный проект?
— Тут я буду стучать по дереву. Пока что это лишь проект. И не мой — фонда Соломона Гуггенхейма. Пока не подписаны договоры ни с кем из архитекторов — ни с Хадид, ни с Нувелем, ни с Гери. Есть вроде бы уверенность организаторов в успехе проекта. Если они правы и все сложится, тогда — да, павильон в Абу-Даби может стать одной из первых моих построек.
— Говорят, ваш будущий павильон напоминает клуб имени Русакова, построенный Константином Мельниковым, и американский бомбардировщик В-2. Это правда?
— Можно вспомнить еще театр Андреа Палладио. Вопрос, кому что ближе — архитектура Возрождения, русский конструктивизм или военная техника. Честно говоря, когда ищешь идею проекта, про все это не думаешь. Ассоциации возникают, когда приходится его объяснять. Мне, скажем, ближе параллель с клубом Русакова. Мельников закладывал возможность превращения большого театрального зала в три маленьких. Поэтому в клубе к сцене сходились три консоли — три вытянутые трапеции, основаниями которых служит сцена. Каждая часть могла блокироваться, и тогда консоль превращалась в зальчик с отдельной сценой. По крайней мере, так все задумывалось.
— При чем тут авиация?
— Фюзеляж истребителя-невидимки строится из ломаных треугольников. Там нет форм обтекаемых — только простые, как в нашем павильоне. Кстати, в плане он похож на ладонь с пятью пальцами. И эту же ладонь можно увидеть и в театре Палладио, и в клубе Русакова. Павильоны на острове Саадият должны располагаться вдоль искусственного канала, как на Grand Canal в Венеции. Заказчик просил сделать павильон полифункциональным. Естественно, нужно было предусмотреть и кафе, и магазины сувениров и офисы и т. д. Вот, смотрите. Условно говоря, три центральных пальца и ладонь — основная выставочная площадка с тремя отходящими от нее галереями. А большой и мизинец — это служебные пространства.
— Первый раз слышу, как архитектурный проект объясняют на пальцах...
— Это же просто. Благодаря изрезанному пространству мы получили на 40 процентов больше выставочной площади, чем дала бы привычная коробка зала. К тому же поскольку в английском palm означает и ладонь, и пальму, то появилась еще одна параллель.
— Ну да, пальмы, оазис культуры...
— Но самая смешная ассоциация возникла, когда нужно было маленькую модель павильона отправить посылкой в Америку, чтобы ее там вмонтировали в общий макет. А поскольку правила отправки такого рода вещей у нас усложнены, пришлось, чтобы нашу архитектуру не завернули на таможне, назвать ее origami gift. Оригами в подарок. Действительно, похоже. Так что все зависит от того, кому объясняешь.
— То, что выставка проектов индивидуальных домов в Пирогове, которую вы оформляли как дизайнер, называется «Арабески», — омаж проекту в Абу-Даби?
— Скорее наоборот. Мне предложили курировать выставку в Пирогове, когда о заказе для Абу-Даби не было и речи. Мне пришло в голову добавить к архитектурной выставке танцевальную интерпретацию представляемых проектов. Современные танцовщицы импровизируют на тему дома на природе. Танцы, музыка должны были сделать выставку интересной даже для неискушенного зрителя. Название «Арабески» для всего этого дела вполне подходило. Это ведь, как известно, причудливый орнамент с растительными и геометрическими мотивами. Это позиция классического танца в балете. И как помним еще по Гоголю, это собрание малоформатных литературных произведений. Выставка открыта до середины октября — можете на выходные съездить за город, посмотреть, как получилось. Так вот, чуть ли не сразу после того, как я решил использовать такое несколько вычурное название, пришел заказ из Арабских Эмиратов.
— Заказ предусматривал ограничения, связанные с традициями исламской культуры?
— Отдельно это не прописывалось. Не думаю, что Фрэнк Гери или Заха Хадид как-то специально подлаживались под восприятие заказчиков. Если речь о культурных традициях, то Жан Нувель еще в 1980-е построил Институт арабского мира, используя на фасадах рисунок фотодиафрагмы, очень напоминающий арабский орнамент. Традиция диалога Востока и Запада в архитектуре насчитывает сотни лет...
— И сегодня в этот диалог включается современное искусство?
— Искусство в него включилось бог знает когда. Сказки «1001 ночи» написаны, оказывается, французом. Я бы сказал, что нынешний диалог определяется интересами бизнеса. Точнее, индустрии туризма. Эмират Абу-Даби гораздо богаче нефтью, чем эмират Дубай. В Дубае на первом месте по доходности — туризм. Теперь и в Абу-Даби решили сделать туризм мощной статьей дохода. Вдобавок к нефти. И начали с того, что пригласили для реализации проекта известный фонд Соломона Гуггенхейма, чтобы тот уже на своем уровне решил задачу привлечения туристов. Эмират Абу-Даби не просто догоняет Дубай, используя лобовые ходы типа пляжей, казино, гостиниц, ресторанов. Все это у них и так будет. Ставка не на повтор, а на различие, на уникальность. А раз на уникальность, значит — на искусство. Ведь все остальное — конвейер.
