Лидер московского акционизма 90-х, а ныне записной формалист Анатолий Осмоловский заявил о новом тренде в искусстве — ауратизме. Кует его он руками своих молодых учеников, чьи работы разглядывала на выставке «Мавзолей бунта» в Stella Art Foundation на Мытной МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА.
Своей чинностью выставка «Мавзолей бунта» вполне отвечает своему названию. На стенах висят картины или нечто их напоминающее, на подиумах стоит скульптура или нечто вроде нее. Ну разве что «Гора невымытой посуды» от Давида Тер-Оганьяна, сына и последователя опального «богохульника» Авдея Тер-Оганьяна, нарушает всеобщую благостность. Это и в самом деле грязные тарелки с остатками пищи, сложенные в эквилибристическую пирамиду.
Куратор выставки Анатолий Осмоловский готов увидеть в ней тотем, а значит, и требующуюся по его теории от ауратичного произведения искусства культовость. Естественно, не в том пошлом смысле, который синоним популярности, а в более возвышенном. Зритель должен сразу чувствовать, что перед ним произведение искусства со своей аурой. Именно эту задачу — «не поиск каких-то новых медиа и социальные акции, а придание уже существующим медиа законченной формы произведения» — Анатолий Осмоловский и ставит перед нынешним искусством. Более того, считает эту работу бунтом нового поколения «против аморфного и бездумного активизма». Забавно все это слышать из уст человека, в 90-е складывавшего перед Мавзолеем на Красной площади слово из трех букв и седлавшего верхом памятник Маяковскому. Но с тех пор много чего произошло — в начале 2000-х Осмоловский успел раскрутить еще одно движение, так называемую нонспектакулярность, то есть незрелищное искусство, а несколько лет назад вдруг обратился в новую веру, задумался о форме и содержании и вот теперь свои формалистические установки внедряет в умы юных сподвижников.
Пока что не все справляются с поставленной задачей. Вот произведение «Капот» Александры Галкиной — крышка капота старого авто, на которую нанесены изображения красных фигурок, как звездочки на самолете за сбитых немецких асов. Но это не отсчет пострадавших пешеходов, а, как выясняется, какие-то шумерские мотивы. Тут явно что-то лишнее — или капот, или шумеры. Угадать происхождение узоров на вышивках Алисы Йоффе, похожих на украинские рушники, тоже непросто — девушка срисовывала их с рублевых купюр. Красиво, но опять-таки зачем? По объектам Сергея Огурцова сразу видно, что автор много времени просиживает в библиотеках, пытаясь представить, как «Антонен Арто хохочет в психиатрической клинике Иври-сюр-Сен», «Артур Шопенгауэр навещает фамильный дом в Гданьске», а «Жорж Батай спит в Национальной французской библиотеке». Спасибо, что подсказал, что значат сложенные в разные фигуры книжные страницы, так никогда не додуматься. Если аура — в загадочности и даже надуманности, то эти авторы вполне ауратичны. Но тут же рядом выставлены совсем уж простенькие вещицы: фото пятен на асфальте, увеличенный до человеческого роста слепок челюсти, две половинки бутылки и довольно банальная живопись — пляшущие скелеты. Автор этого произведения Роман Эсс показал на вернисаже и перформанс.
Делать его в помещении ему не разрешили. Поэтому похожий на десантника молодой человек вышел на улицу, держа в руках две канистры с крупными этикетками «Моча художника», молодецки облился желтой жидкостью, потом истерично завопил «Искусство или сдохнуть!», потом вынул из штанов кусок дерьма, крича «Дерьмо бессмертно», обмазал им лицо и с гордым видом удалился. В воздухе осталась явственная аура. Всем знакомым с историей мирового акционизма и с его московским изводом, в частности с выходками Александра Бренера, было очевидно, что вот это и есть настоящий академизм, заключающийся в изучении и копировании великих мастеров радикализма. Но прохожие приняли акцию за чистую монету, не подозревая, что имеют дело не со спонтанным выбросом арт-адреналина, а с затверженным ритуалом вроде развода часовых у Мавзолея.
.jpg)
