В обоих филиалах Stella Art Foundation, на Мытной улице и в Скарятинском переулке, открылась выставка Юрия Альберта, Виктора Скерсиса и Андрея Филиппова «Show and Tell. Художник и его модель», один из первых специальных проектов 3-й Московской биеннале современного искусства. Зачем ветераны концептуализма объединились в новую группу «Купидон», выясняла АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
Зрителя, ожидающего увидеть на выставке «Художник и его модель» галерею полуодетых прелестниц, должна насторожить и надпись на дверях «Jedem das seine Kunstwerk» («Каждому свое произведение искусства»), отсылающая к лозунгу на воротах Бухенвальда, и три гроба — с красной, желтой и синей крышками — в витрине зала на Мытной. Однако внутри прячется чарующая инсталляция: в центре — бассейн-пруд с кувшинками-палитрами, поднявшими голубые цветки газовых горелок над черной водой, по берегам — деревянные избушки, исповедальни-скворечники, в которых угнездились рисунки дамских грудей, парящих в пустоте как мячики, саундтреком пущены лягушачьи рулады. А на зеленых стенах — премудрые изречения вроде «Если меня спросят, чем я занимаюсь, я отвечу: "Знаете, вот раньше было искусство? Так это вместо него, то же самое... "». Бассейн Андрея Филиппова — вместо «Кувшинок» Клода Моне, скворечники Виктора Скерсиса — вместо «Обнаженной, спускающейся по лестнице» Марселя Дюшана, разноцветные гробы Юрия Альберта — вместо абстрактных картин-манифестов Александра Родченко и Барнетта Ньюмэна. Кажется, ветераны концептуализма объединились под знаменами «Купидона» (первый коллективный проект новоявленной группы был показан год назад на «Фабрике») с целью расстрелять любовными стрелами своих кумиров. И засели в этом высокохудожественном болоте, чтобы в очередной раз обсудить фундаментальный вопрос, что есть искусство.
Увы, моделью современного художника никак не может быть прелестница, она же обнаженная натура. И если концептуализм что-то и обнажает, так это модели, по которым искусство устроено. Вот Юрий Альберт: его модель — пуристская, уйти от образов в слова, написанные хоть шрифтом Брайля, хоть гарнитурой Times New Roman, как в галерее на Мытной. И вести бесконечную дискуссию с коллегами («Вадим Захаров боится вложить в свои работы меньше, чем нужно, а я — больше, чем нужно») и самим собой («Если то, на что вы смотрите, искусство, то я, наверное, занимаюсь чем-то другим»), тоскуя по утраченному золотому веку и сетуя на то, что все уже было. Вот Андрей Филиппов: его модель — донкихотская, сохранить после всех философий и лингвистических игр пространственно-чувственный аспект искусства. Когда даже самые плоские и идеологизированные символы вдруг обретают новое измерение, как геральдические двуглавые орлы, вспорхнувшие стайкой черных бумажных бабочек в одной из филипповских инсталляций. Вот Виктор Скерсис — его модель, самая сложная и путаная, с математическими выкладками про «прибавочный элемент» (или инновацию) в произведении искусства, подробно представлена в зале в Скарятинском, где устроено нечто вроде его ретроспективы.
Здесь собраны оригиналы и авторские повторения работ, сделанных Виктором Скерсисом единолично и в составе групп «Гнездо» и «СЗ». Здесь видно, что он, как и Юрий Альберт, состоит в постоянном диалоге с различными течениями и теориями искусства XX века, но, вступая в разговор, всякий раз переходит на язык собеседника, пытаясь уяснить его структуру. Сталкивает Джозефа Кошута с Христо в объекте «Стул, завернутый в стулья». Вживляет в серую абстракцию в духе Марка Ротко стих в духе Эрика Булатова «Иди. Иду». Эта кунсткамера художественных стратегий второй половины XX века удивительно незрелищна. Но, как настаивает Юрий Альберт, «искусство не для того, чтобы на него смотреть, а для того, чтобы о нем думать». И какая из моделей в нем возобладает и возобладает ли — этот вопрос в кружке художественного моделирования «Купидон» предпочитают оставить открытым.
