Сегодня 72-летний Герман Нитч похож на Санта-Клауса из рекламы кока-колы: длинная пушистая борода, морщинки вокруг глаз, симпатичные очки. Хотя, когда он начинал свой путь в искусстве, ему доставался образ то фашиста, то изгоя. Даже в богатые на эпатаж послевоенные времена придуманный им «Театр оргий и мистерий», смесь перформанса и ритуального жертвоприношения, вызывал у зрителей шок. Правда, как часто бывает в случаях общественных возмущений искусством, своей дурной славе художник обязан прессе, а не очевидцам. Благодаря ей вся Австрия содрогнулась, узнав, что во время так называемой второй акции 1963 года, созданной совместно с Отто Мюлем, Нитч забил и разделал ягненка. «Третью акцию» остановила полиция, а суд приговорил Нитча и Мюля к двухнедельному заключению. На протяжении нескольких лет за его творчеством пристально следили правоохранительные органы, Нитчу еще не раз грозили намного более серьезные сроки.
Лишив жизни несчастное животное, Герман Нитч нарушил последнее табу в искусстве. Но роль возмутителя спокойствия его не очень интересовала. Художник просто-напросто выразил характерное для Австрии напряжение между респектабельными европейскими традициями пестования высокой культуры и темными инстинктами человека разумного. Примерно то же выражали, к примеру, романы нобелевского лауреата Эльфриды Елинек, пьесы радикального драматурга Томаса Бернхарда и фильмы режиссера Михаэля Ханеке (особенно «Пианистка», в которой провал между чистеньким миром классической музыки и сексуальностью показан с особой жестокостью).
У австрийской интеллигенции, как и у русской, есть свои проклятые вопросы. Основной таков: каким образом нация, столь многого добившаяся в искусстве, целиком подпала под влияние фашизма и Адольфа Гитлера? Чувство исторической вины рождает реакцию в искусстве. О тяге к насилию и тоталитарности говорить важно, иначе она проявится в самый неподходящий момент. Нитч прославляет насилие как естественную часть психики. И по сравнению с коллегами из других сфер он кажется личностью более цельной. У перформансов Нитча, как он пишет, нет другой задачи, кроме как «мистически восславить бытие человека»: «То, что так долго сдерживалось, отпускается на волю, скрытое проясняется, достигается пик садомазохистского эксцесса». Художник видит себя освободителем, мастером своеобразного тренинга, в результате которого человек наконец-то осознает свою истинную сущность.
Нитч много говорит о любви к символизму. Он постоянно поминает поэтов Фридриха Гельдерлина и Стефана Георге, признается в любви к Густаву Климту. С эпохой декаданса Нитча связывает отказ от цивилизации в пользу ритуала. Художника можно сравнить и с покровителем композитора Рихарда Вагнера Людвигом Баварским, главным проектом которого стал замок Нойшванштайн, укрытие для тонких натур, увлекающихся мистической древностью. У Нитча тоже есть свой собственный замок — Принцендорф, где художник до сих пор ставит разнообразные версии акций. Самой сложной из них стала «Шестидневная пьеса», сотый по счету перформанс Нитча, сделанный в 1998 году.
На выставке в Москве живого действа ожидать не стоит. Фонд Stella Art везет документацию самых известных акций, фильмы о Нитче и живопись. С нее художник когда-то начинал, вдохновившись американскими абстракционистами и их живописью действия. Огромные полотна Нитча похожи на улики с мест преступления, тем более что он часто пользуется простынями и кровью, а не холстом и маслом. Главный цвет — красный (одновременно напоминает о жизни и смерти, как говорит художник). Интересно, как постановочное насилие будет выглядеть в России, стране, где жестокость вызывает какие угодно чувства, кроме удивления.
