Венский Музей истории искусства регулярно впускает в свои сокровищницы искусство современное, однако всегда осторожно. Идешь по залам и не сразу даже замечаешь около великих картин, например Брейгеля, какую-нибудь фитюльку — объект современного художника. У Бориса Орлова все получилось значительно серьезнее.
Выставка «Круг героев», организованная музеем совместно со Stella Art Foundation, внедрена в залы древнегреческой и древнеримской скульптуры достаточно активно, не заметить крашеные деревянные рельефы орденоносцев или бюст хоккеиста с римским профилем невозможно. Тем более что при входе в отдел древнего искусства стоит уже ставший классическим орловский «Имперский бюст», где голову революционного героя в тельняшке венчает авроровская бескозырка.
Борис Орлов — смелый художник, недаром занимается героической темой. Однако выставить свои скульптуры рядом с античными идеалами — для этого нужна еще и большая уверенность в себе.
— Ваши работы в античных залах — это конфликт, прежде всего пластический. Как же ваше дерево смотрится рядом с мрамором?
— У меня не только дерево, есть и бронза, и я готов был поместить в музее все, что угодно. Специально для выставки сделал Велизария (бронзовая голова в ампирном стиле с лицом Георгия Жукова, названная именем византийского полководца. — «Ведомости»). Мне надо было, чтобы из каждого зала видны были все мои работы, они должны привлекать внимание: что это? почему это здесь? Но не с возмущенной интонацией, а чтобы возникал поток интерпретаций. Вот я и решил поставить среди античных героев нового Велизария, ХХ века. И продемонстрировал, что владею классической формой. Но меня волновало присутствие цвета — когда я вошел в музейные залы, то понял, что мои работы будут яркими пятнами на фоне вымытости цвета, то, что было вчера, окажется рядом с тем, что было две тысячи лет назад. Но я ни в коем случае не хотел разрушительной интервенции, а хотел создать единство. Моя задача — показать, что у времен есть очевидная связь и, что бы художники ни делали в XX веке, как бы ни конфликтовали с большой культурой, время распоряжается по-своему и искусство укладывается в музей.
— И вы не боялись проиграть древним грекам?
— Не надо фетишизировать классику, тогда работали такие же художники, как мы, так же ответственно. А я все время базировался на историческом багаже, играл с ним, и, когда музей мне сделал такое предложение, я просто преисполнился абсолютным счастьем. А когда расставил свои вещи, то увидел, что они легко вошли в греческий, и особенно в римский, модуль. И я увидел полное согласие: вот начало, а вот конец эпохи на сегодня, но все будет продолжаться.
— Что будет продолжаться, если это конец эпохи?
— Это конец моей эпохи — советской империи, но освободившееся место пусто не бывает, и мы видим, как империя расцветает за океаном. Я всегда со смехом смотрю голливудские фильмы, в которых вижу кальки со старых советских фильмов с обязательным триумфом героя. В основе всего — архетипы, которые одеваются в разные одежды, появляются в новом обличье или сюжете. И когда я помещал свои вещи, я знал, что тот архетип — героический, — с которым я работаю, ляжет логично в этот сюжет. И выставка удалась.
— И нет конфликта между эпическим безмолвием греческой скульптуры и говорливостью ваших вещей?
— Я и хотел через это историческое безмолвие ворваться со своей энергией, со своим шумом, активностью. Тем более что я понимаю — и это временно, и мое будет безмолвным. Но сейчас я активный, я живой. И это столкновение живого и не живого, вернее, временно живого с вечно живым.
— Но громкость ваших работ может мешать зрителю тихо созерцать греческие образцы.
— Я вот что хотел: чтобы безмятежное музейное спокойствие, в которое погружается зритель, получило встряску, но не разрушительную, повторяю. Чтобы лицо у зрителя не исказилось и главное — чтобы на лицах скульптур не было мины недоумения. Но скульптуры в музее спокойны, все удалось. Получилась большая инсталляция про старое и новое, я же не хотел вставные зубы имплантировать, кич какой-то делать.
— А вот когда вы начинали, каким представлялся вам свой пик успеха? Мечтали о такой выставке?
— У меня был долгий период различных амбиций. Когда я был юным, то хотел быть великим художником, не меньше, чем Донателло. Ночей не спал, проводил все время в музее, копировал его вещи. Через некоторое время понял: чтобы стать таким художником, надо не просто ночей не спать, а вкалывать, вкалывать и вкалывать. Тогда я умерил свой пыл и решил стать просто хорошим художником, но увидел, что и хороших художников вокруг много, хотя некоторых из них и художником-то назвать нельзя. Тогда я решил быть просто художником. И это состоялось, я это пережил, и тогда мне захотелось быть хорошим художником. И вот теперь я попал в то пространство, где как раз место Донателло.
