Главный упрек павильону России — вчерашний день. Слышится он исключительно от русских людей, осваивающих биеннальские арт-просторы и уверенных, что искусство бывает прогрессивным и привлекательным. Некоторые сожалеют, что на «Пустых зонах» нет объяснений, чем акции «Коллективных действий» были когда-то для их участников. Хотя выставка как раз об этом.
Куратор павильона Борис Гройс сообщает в каталожном тексте, что большинство героев московской арт-сцены счастливо принимали участие в акциях Монастырского. На одной из фотографий тридцатилетней давности запечатлен сам Гройс вместе с художником Ильей Кабаковым, теперь всемирно известным. Они стоят на снегу и держат в руках цветные конверты.
Вопроса о пояснительных текстах Гройс понять не может. Монастырский создал инсталляцию, если в ее пространстве появляется какая-то бумажка, то она непременно станет частью этого произведения. Для объяснений есть каталог, и что вообще подписывать — «нары», «сваи».
Из нар и двух перекрещенных свай, установленных на круге с двумя единицами (11 — цифра по нескольким причинам значимая, да и год такой), состоит инсталляция в центральном зале. Она получилась слишком суровой, нетипичной для автора нетемпераментного и рассудочного. Странно, что на выставке нет многотомной (сейчас идет работа над одиннадцатой книгой описаний акций «КД») документации группы. Ведь Гройс представляет Монастырского не столько как концептуалиста, московского и романтического, — это он сделал давно. Не как зачинателя партиципаторного искусства, где зритель вовлечен в создание произведения, — об этом он уже говорил. Теперь Монастырский — некоммерческий, созерцательный художник, для которого воспоминание о событии ценнее самого события. Документация о коллективных действиях все время обновляется, поэтому всегда свежа и, как всякое воспоминание, со временем становится только значительней.
«Странно, зачем я лгал самому себе, что я здесь никогда не был и не знаю ничего об этих местах, — ведь на самом деле здесь так же, как везде, только еще острее чувствуешь и глубже не понимаешь». Транспарант с этими словами был растянут «Коллективными действиями» на берегу заснеженной реки под Звенигородом в 1977 году. В лесу он выглядел сюрреалистично, сегодня в Венеции, как часть новой инсталляции, с параллелью на английском — для кого как.
Для международного профессионального зрителя (а биеннале пока открыта только для художников, критиков, музейщиков), знающего язык концептуального искусства, — естественно. Для помнящих или понимающих, как все было, — как в лесу.
«Пустые зоны» — с новой инсталляцией, старыми фотографиями и съемками неспешных и неэффектных действий, которые перформансами и называть не хочется, замечательно точно воскрешают атмосферу поздних брежневских лет, бессобытийных и унылых, особенно длинной и клеклой подмосковной зимой. Поездки за город «со своими» были тогда частью жизни советских людей, одни ездили на шашлыки, другие — на художественные акции, и все всем об этом рассказывали. И причина этих массовых и коллективных действий не в советской власти. Скучные серые времена могут настигнуть везде и всегда, тогда от большого абсурда спасает собственно сотворенный. «Пустые зоны» — не веселая выставка, а умная, достойная и самодостаточная. Она про то, что было и есть, а не для того, чтобы нравиться.
