В Москве стартовала 3−я Биеннале современного искусства. Как и всякое мероприятие такого рода, она по определению необозрима, и единственное подспорье для навигации в этом арт-потоке — имена. Особенно если эти имена известные, такие как Юрий Альберт, Виктор Скерсис и Андрей Филиппов — художники, с чьими работами связан большой отрезок истории московского концептуализма.
Одна интрига их выставки «Художник и его модель», проходящей на площадках Stella Art Foundation, заключается в том, что сегодня это вовсе не три разных и совершенно не похожих друг на друга художника, а группа с игривым названием «Купидон» — коллективный автор одного проекта. Другая скрыта в его названии: под словами «Художник и его модель», которые ассоциируются с творцом, впившимся взглядом в свою натурщицу, подразумевается совсем иное — художник и его представление о том, что такое искусство. Интрига третья и главная — концептуализм здесь разоблачает себя как искусство холодное и презирающее эмоции.
Преследовать аналитические, а не эмоциональные цели — фирменный метод концептуализма. Текст превалирует над изображением, бесконечная наукообразная рефлексия — над импровизацией и тем, что называют образным воздействием. Образов концептуализм вообще не приемлет, считая, что все это «от лукавого», то есть от старого искусства, которое якобы зарапортовалось, производя бесконечные изобразительные штампы. Концептуализм — это пища не для чувств, а для ума, причем пища холодная, твердая, намеренно неудобоваримая. За это он с самого начала (которое приходится на 70−е годы прошлого века) снискал устойчивую репутацию искусства для очень-очень избранных, обладающих неким тайным аппаратиком для перемалывания эзотерических смыслов, и недружелюбного по отношению к публике вообще. Художники, причисляющие себя к данному направлению, много сделали для взращивания этого мифа, заставив не одного человека вынести себе несправедливый приговор: «Я ничего не понимаю в современном искусстве».
Нетрудно предположить, что коллективное произведение «Купидона» должно быть того же рода. Но предположение это рассеивается еще до того, как оказываешься в зале. В обращенной к улице витрине стоит плазменный экран, на котором крутится видео: три художника-«купидона» сидят рядком и, подыгрывая себе на импровизированных гармошках (что-то вроде книжек-раскладушек), поют частушки. Вдоль витрины за стеклом выстроилась процессия белых зайцев (Скерсис вырезал их силуэты из фанеры). Возглавляют процессию и замыкают ее два забавных музыканта (тоже силуэты, но не белые, а цветные), словно сошедшие со страниц старого журнала «Крокодил». После встречи с веселой компанией попадаешь в зал и оказываешься на берегу омута. Омут — это бассейн, который Андрей Филиппов расположил в центре зала. Перейти его невозможно, можно только обойти — либо с одной стороны «по бережку», либо с другой — по бревну. Из омута торчат кувшинки, роль которых исполняют газовые горелки, светящиеся, как им и полагается, синим пламенем. На другом берегу омута — деревянные домики, в каждом из которых мог бы поместиться длинный, но не толстый великан. Эти домики их автор Виктор Скерсис назвал «исповедальнями», но рядом с водой они скорее напоминают кабинки, в которых переодеваются на пляже. В общем, это домики для чего-то тайного, для чужих глаз и ушей не предназначенного. А если пробираться к кабинкам-исповедальням по берегу омута, то волей-неволей уткнешься носом в разные высказывания, компактно выложенные буквами по периметру стен. Высказывания принадлежат Юрию Альберту — самому «теоретичному» из всех трех, и в них то похвала коллегам («У Виктора Скерсиса все просто, но я ему почему-то завидую»), то общие соображения об искусстве. В сочетании с этими домиками и кувшинками-конфорками (отсылающими, кстати сказать, не к чему-нибудь, а к циклу «Кувшинок» Клода Моне) все это создает впечатление, что художники только для вида надувают щеки и толкуют о разных глубокомысленных вещах, сами же веселятся, словно со стороны поглядывая на себя и свою «модель» искусства. А в «модели» этой живут они сами, окруженные зайцами, как деды Мазаи. Тут же — тихий омут, где водится всем известно что, и пляжные кабинки, которые в купальный сезон смешные, потому что как будто стоят на отрезанных человеческих ножках, и не в купальный сезон тоже смешные, потому что уж очень жалкие. И среди всего этого парят глубокомысленные сентенции, которые страшны своей непонятностью не более чем зайцы.
Что здесь, спрашивается, не понять? Это сеанс магии с бонусом в виде немедленного и веселого разоблачения.
