Российско-австрийский культурный диалог, налаженный Stella Art Foundation, до сих пор шел в одностороннем порядке. Фонд успешно экспортировал свои выставки в венский Музей истории искусства, одно из лучших собраний классического искусства в мире. В Kunsthistorisches уже показали хит-парад московских концептуалистов из коллекции Стеллы Кесаевой и ретроспективу Игоря Макаревича и Елены Елагиной, вживленную в залы старых мастеров, а этой осенью покажут персоналку Бориса Орлова «Круг героев» — прямо в античных залах. Теперь очередь за австрийцами: в Stella Art по бартеру присылают «их все», живое национальное сокровище. Лауреата Большой государственной премии Австрии в области изящных искусств и обладателя Почетной золотой медали Вены, во славу которого прижизненно открыты два персональных музея, в Мистельбахе и Неаполе, идеолога венского акционизма, великого и ужасного Германа Нитча. Седобородого благообразного патриарха в забрызганной кровью и краской белой жреческой хламиде, еще каких-нибудь полвека назад не вылезавшего из судов и кутузок.
Венского акционизма в России почитай что не видели. То есть, конечно, три года назад в Москву приезжала ретроспектива Valie Export, а ее подельник Петер Вайбель будет куратором следующей Московской биеннале, но оба они примкнули к группе позже, в 1970-е, привнеся в нее дух социальной озабоченности, политического протеста и феминизма. Изначально же венских акционистов было четверо: Герман Нитч, Отто Мюль, Гюнтер Брус и Рудольф Шварцкоглер. Совсем как евангелистов, и это богохульное сравнение не лишено смысла. В Stella Art Foundation показывают небольшую, но все же ретроспективу нитчевского «Театра оргий и мистерий»: фото- и видеодокументация акций, а также живопись, возникшая в их процессе. То, что сам автор называет «живописными акциями»: огромные холстины с потоками краски — чаще красной, цвета крови и виноградного вина, каковые к ней подчас подмешиваются. Религиозная, в сущности, живопись. С которой он и начинал, придав ей впоследствии третье и четвертое измерения — в форме акций.
Идея «Театра оргий и мистерий» (O. M. Theater, Orgien Mysterien Theater), где разыгралось бы великое представление — «Шестидневная пьеса», возникла у Германа Нитча в 1957 году. Однако премьера состоялась лишь в 1998-м — то была 100-я акция забронзовевшего классика, ветерана всяческих биеннале и «документ», профессора всевозможных академий. Она прошла в его собственном замке Принцендорф неподалеку от Вены с участием сотен статистов и музыкантов при большом скоплении опоенной в принудительном порядке публики и прессы. Симфонический оркестр, синтезаторы, церковные колокола, пение григорианских гимнов, давящий клумбы танк времен Второй мировой, облитый бычьей кровью и усыпанный розами. И, разумеется, жертвоприношения: три быка забиты, освежеваны, их туши распяты (профессиональными мясниками под наблюдением ветеринаров, что, правда, нисколько не успокоило самых яростных врагов принцендорфского провокатора — защитников животных с Брижит Бордо во главе, назвавшей действо «сатанинским зрелищем»). Такой оперно-голливудский вид в последнее время обрели все акции художника, метко прозванного американскими коллегами-перформансистами «Грюневальдом хеппенинга». Он, кстати, много работает в оперном театре. Впрочем, как еще можно поставить «Шестидневную пьесу» — о шести днях творения, распятии, смерти и воскресении.
Свою первую акцию Герман Нитч устроил в гораздо более скромных декорациях. В подвале, при закрытых дверях, с помощью двух ассистентов, распявших художника и окроплявших его кровью распятого им самим незадолго до того ягненка. После чего к окровавленному телу (художника, а не ягненка) приложили ткань, сняв отпечаток, как святая Вероника с чела Иисуса. Это был 1962 год — Хрущев в Манеже как раз орал на вполне безобидных «абстракцистов и пидорасов»: они посмели сделать небольшой шажок влево от канона соцреализма. Тем временем в Вене убивали невинных овечек, обливались кровью и вином, бегали голышом, истязались и оскоплялись, выбрасывали мебель на головы прохожих и выбрасывались сами, возбуждали ненависть либо вражду, коротали дни и ночи в участках и психушках, а Герман Нитч был вынужден покинуть родину, дабы не сесть в тюрьму всерьез и надолго по обвинению в богохульстве.
Он взялся разом за все запретное в современном искусстве — после Освенцима и Нюрнберга. За ницшеанское дионисийство и вагнеровский Gesamtkunstwerk, за христианство, язычество и масонство, за кровь и почву. Показал, что скрывается за приторно-кондитерским фасадом венской культуры, за золочеными фонами Климта, возвышенным эстетством Стефана Георге и цветными созвучиями Шенберга. Толковал Священное Писание по Фрейду. Исчерпав все лимиты отпущенной на долю художника толерантности.
