Вопрос, что есть современное искусство, неизбежно порождает следующий, волнующий всех: зачем оно нам? Обозреватель «Недели» Ирина Мак задала его известному художнику Елене Китаевой, чья скульптурная выставка «Завтрак. Обед. Ужин» открылась в галерее Stella Art Foundation в Москве.
Когда спрашивают, зачем нам современное искусство, подразумевают обычно, кому нужен «Черный квадрат»?
Никто не ответит на этот вопрос. И он не должен стоять. Но можно много смотреть, впитывать искусство, и понимание придет — конечно, если есть что понимать.
Как с вином — чем больше пробуешь, тем скорее словишь кайф? С вином, музыкой... Искусство — не леденец.
Восприятие его — какой-никакой труд. У нас современное искусство многие тяжело воспринимают из-за того, что процесс его естественного развития был прерван. На Западе оно вовремя прошло все этапы, и никто никого из-за искусства не убивал. Там художники — не манкурты, забывшие о прошлом, в творчестве каждого можно увидеть, чей он «сын». У нас преемственности нет. При наличии отдельных прекрасных моментов — например, русского авангарда, который двинул искусство всех стран и взорвал стольким людям мозг, что и сегодня художники в мире, говоря о первоисточниках, называют русские имена. А здесь это запрещенная тема.
Сейчас?
Я имею в виду не бюрократические запреты, а критерии, принятые внутри арт-сообщества: «Мы это давно проехали, сколько можно!» Увлечение русским авангардом считается у нас теперь признаком изъяна или наива. Но это же русское открытие, наш подарок миру. А он даже не воспринимается сегодня профессионалами как основание для гордости. И я очень рискую со своей выставкой. Как показывает история, мы живем в сегрегированном обществе, здесь существуют невзаимопроникающие вещи. Западное общество более продвинуто. Там воспринимают современное искусство больший процент людей — достаточно посмотреть на среду их обитания, на памятники, здания и музеи. А у нас для современного искусства почти не строят музеев, не собирают коллекции, этому не придается государственного значения. Здесь даже ремонт Большого театра и консерватории — чудовищная проблема. Мы — бедные. В Европе, в Америке многие музеи сами по себе — арт-объекты.
Ольга Свиблова считает, что современное искусство дает прогноз на будущее.
Согласна. И есть прямые попадания. Группа «АЕС» (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович и Евгений Святский, теперь это группа «АЕС +Ф». — «Неделя») когда-то сделала «Исламский проект»: они за Кремлевскую стену поместили мечети, парадоксально соединили архитектурные сооружения... И действительно оказались пророками. Нынешние сожаления по поводу несостоявшейся мультикультурности Европы — прямое подтверждение.
А с современным искусством вот еще в чем дело: в России искусство всегда имело литературный контекст. Авангард эту традицию сломал, сделал формализм легальным в искусстве, в литературе, в музыке. Я считаю, что в любви к форме нет ничего плохого. Основные понятия искусства — композиция, ритм, линия — воспитывает именно формальное искусство. Оценивая цветовую гамму, интонационное решение, ритмический строй произведения, ты начинаешь ее понимать. Этому умению надо учить.
Непонимание современного искусства — явление того же порядка, что и неприятие современной академической музыки?
Абсолютно. Хотя в музыке и живописи, даже владея информацией, можно предпочитать разное. Я люблю авангард, супрематизм, но в музыке люблю романтизм и импрессионизм. А в изобразительном искусстве импрессионизм не выношу до рвоты. Это уже личные пристрастия. Но человек просто должен все это знать, на начальной стадии образования набор знаний в области искусства должны получить все.
В вашей выставке подготовленный зритель не может не увидеть намека на супрематизм. Хотя бы в цветах: красный, черный. Но почему «Завтрак. Обед. Ужин»?
У меня было много вдохновителей — футуристы, конструктивисты, метафизики и особенно Джорджо де Кирико, который конструировал свои скульптуры и их внутренности из геометрических объемов. И я представила пищеварительный акт — насыщение человека в течение дня как сакральный ритуал принятия пищи духовной. И у «завтрака» обнаружились тайные смыслы — вспомним «Завтрак на траве» Мане, взорвавший художественный мир. «Обед» я представила в виде коллекции сосудов — чаши, вазы... Они — как вместилища пищи духовной, манны небесной. У разных народов и в разных религиях сосуды используют в ритуалах, человеческая деятельность началась когда-то с посуды — с гончарного круга. Меня волнуют эти формы и смыслы. Я уже не говорю о Тайной вечере — главном ужине христианской цивилизации. Вечная тема, на которую каждому художнику есть что сказать.
Вы не просто художник, вы еще и главный дизайнер канала «Культура». И на ТВ вы работаете для совсем иной аудитории.
Я — дизайнер по образованию. Дизайнеров учат работать с заказчиком. Да, они должны облагородить среду, но при этом учесть мнение заказчика. Поэтому для меня не представляет труда решать на «Культуре» дизайнерские задачи. А как художник, я выплескиваю на зрителей непосредственно свой внутренний мир, ни на кого не оглядываясь. Хотя, по-моему, дизайнер — очень продвинутая профессия. Если художника учат самовыражаться, то дизайнер — социальный работник в сфере искусства. А художники, свысока смотрящие на дизайн, элементарно не считывают современные тенденции. На том же «Арт-Базеле» — ярмарке современного искусства, обладающей непререкаемым авторитетом, 50% — произведения дизайна.
Когда-то вы еще, я помню, делали деньги. С Маратом Гельманом и Леонидом Парфеновым (проект «Новые деньги» 1996 года. — «Неделя»).
Вот это как раз и было актуальное искусство. Причем задача стояла — сделать не какой-то футуристический дизайн, а создать концепцию «Великие люди России». И нарисовать так, чтобы они были похожи на настоящие деньги.
И это удалось: директор Сбербанка отбивался от вопросов, не будет ли обмена денег. На ваших деньгах были герои, к которым нельзя придраться: на 50 рублях — Гагарин, а с обратной стороны — Менделеев; Чайковский и Шостакович — на червонце; Алехин и Яшин — на рубле...
Я помню, как радовалась, что на «трешке» — Репин и Малевич. Были жаркие споры между Леней Парфеновым и Маратом Гельманом. И я считаю, для России эта история до сих пор актуальна: наши деньги выглядят чудовищно. Те, кто их создавал, не понимали, что семантика влияет на судьбу страны. С некрасивыми деньгами в стране трудно жить. И наоборот.
